Ощущение неустроенности постоянно преследует русского человека. Есть ли этому объяснение?
Виктор Ерофеев
В детстве я любил до безумия строить города из песка. В песочнице я обожал прокладывать дороги, возводить мосты, рыть туннели. Я расставлял по улицам игрушечные машины и подводил железную дорогу к вокзалу. Я созидательно возился в песке. Но внутри меня жил мелкий бес, который с нетерпением ждал, когда я закончу строительство, и я понимал, что строительством дело не обойдется. Я задыхался от предвкушения катастрофы.
Прекрасный город, на строительство которого я тратил полдня, внезапно становился жертвой моего детского вандализма. Я уничтожал его массированной бомбардировкой, кидал в него камнями. Город превращался в песочные руины. Я с восхищением смотрел на развалины.
И как меня после этого не назвать настоящим русским человеком? Наша страсть к разрушительству сильнее нашей любви к созиданию. Нас переполняют противоположные чувства. Мы хотим создать здание нашей жизни. Но что-то внутри нас говорит нам, что это строительство обречено на провал. Душа ноет, когда мы хотим сделать нечто стоящее. Душа тормозит, ослабляя наши строительные усилия, сопротивляется окончательному строительству, не находя достаточной мотивации. Не потому ли мы внутренне напряжены, когда даже у самых близких людей что-то действительно получается?
Мы подозрительно смотрим на развитие чужой карьеры, мы знаем, что карьера связана у нас с кучей моральных компромиссов, дурных обязательств, наконец, извращенного представления о нашем земном назначении. Таинственное знание о том, что все тщетно, что все слова ложны, что главные движения души обманчивы, живет в нас на самой большой глубине и оборачивается презрением к успеху и благополучию. Мы не настроены на серьезное существование, мы желаем жить несерьезно, но насупленно, нам не хватает исторических примеров благообразия. Мы c радостью бунтуем против мировой лжи, вселенского обмана. В лидеры выходят только мерзавцы, а внизу, на нижних этажах, где ютятся маленькие люди, мы охотно находим отдых для души, нам нравится жить и мыслить в катакомбах. Мы — сторонники чуда, которое сделает все для нас, но без нас. И на меньшее, чем на чудо, мы не согласны.
Зависть и лень, высокомерие нищеты и недоброжелательное отношение к тем, у кого в жизни что-то получилось, являются нашими тайными добродетелями. Мы ищем отклика божественной правды именно в смирении гордого человека, о чем писал Достоевский. В нашем русском мире не принято честь, доблесть, гордость считать мерилом жизненного смысла. Да и зачем ползти наверх? Что нас там ждет? Чем отличаются хозяева жизни от нас? Мы видим в каждом жесте состоявшегося человека тщеславие, скотское отношение к людям. Мы их боимся, забравшихся на гору, но не уважаем. Мы бомбим их своими маленькими проклятиями. Мы считаем, что им просто повезло, но отказываемся в нашем подсознании от такого везения. А чего же мы тогда хотим? Справедливости. Мы хотим слабых уравнять с сильными, талантливых с бездарными, первых с последними. Но мы и этого хотим лишь раз от разу, с революционным задором, а на самом деле мы хотим, чтобы нас вдоволь кормили, давали выпить и покурить. Мы хотим иметь право быть недовольными всем и всеми. Мы хотим бомбить наш песочный халтурный город большими камнями. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое. Мы беснуемся, потому что не знаем, чего мы хотим.
