Согласно статистике мужчины значительно опережают женщин по числу завершенных самоубийств, тогда как в покушениях приоритет принадлежит нам. Почему такая несостыковка? А потому что они сводят счеты с серьезным оппонентом - целым миром, который оказался не на высоте, не оценил, не воздал должных почестей. Мы же хватаемся за косу смерти, как за соломинку: «оглянись, вернись, иначе...». Оттого сильный пол предпочитает пулю и петлю, а слабый - воду и яд.
Мир не разжалобить - и в пустой квартире затягивается узел. Человека можно напугать - и в ванной заглатывается горсть веронала в надежде, что вышибут дверь, вызовут неотложку, а он - осознает и раскается. Летальный исход там - закономерность, здесь - роковая случайность. Или у несчастной были мотивы, выходящие за рамки формулы «бросишь – пожалеешь». Эту истину я усвоила, когда в двадцать лет сама ангажировала койку токсикологического отделения.
Поначалу в палате нас было четверо, и у каждой под левой грудью - обломок отравленной стрелы.
- В техникуме - завал, с родителями - ругань, а главное, Васька в кино с лучшей подругой, - клала прозрачную ладонь на обожженное горло Танюша. - Оглянулась я вокруг - сплошной мрак. И уксус на столе.
- Магазин закрыли на переучет, вот я и пришла на свидание пораньше, - судорожно вздыхала бюстом номер пять Ирка. - А он! На нашей скамейке! В обнимку!... и целует ее, целует, целует!
- Чуть гараж вместе с ними не спалила, - натягивала до подмышек вечно сползавшие с тощих бедер гамаши Серафима Сергеевна. - Вроде не калека, не бревно. Неужели ему меня мало было?
- От таблеток все плывет, а он - давай переспим, раз я из-за тебя, истерички, дома торчу, - это уже всхлипываю я. - Давай, отвечаю. Наклонился, а на шее засос.
Самой большой ценностью, несравнимой ни с одним валютным курсом, обладали двухкопеечные монеты. Их стреляли у посетителей, у медперсонала, у мужской части отделения, сплошь покусанной зеленым змием. А потом опускали их в щель автомата, словно в карман Харона. Но плыл мрачный перевозчик не к арктическому берегу теней, а обратно, на тленную и прекрасную землю. Телефонные переговоры подробно обсуждались. Коллективно оттачивались фразы, призванные при следующем звонке сразить абонента наповал.
Когда же отделение запиралось на ночь, наступала пора исповедей. Каждое слово падало крупной солью в воронку собственной раны. Вскоре атмосфера сгущалась, головы никли, в воздухе пахло грозой и, наконец, первая крупная капля падала на чье-то одеяло. А еще через полчаса эхо дружного четырехголосья выкатывалось в коридор.
И тогда раздавалось шарканье тапочек санитарки. Она садилась в изножье кровати, пригорюнивалась и начинала с традиционного запева:
- Эх, девки, девки, и что ж над собой творите! Молодые, здоровые, посовестились бы. Вон бабулю привезли - крысиного яду натрескалась. Так там дети измывались, пенсия 24 рубля - и то, грех великий. А тут из-за х.... поганых! Ладно, ладно, загомонили... Видела я вашего брата, перевидела. Лежала тут одна...
И мы затихали, жадно впитывая историю неизвестной нам несчастной любви, И засыпали, убаюканные ее благополучным концом. А во сне поскрипывали на железных цепях четыре хрустальных гроба и возле каждого клонил колена безутешный витязь, моля о воскрешении и прощении. Воскресали, прощали, подхватывались на руки, прижимались к могучей груди. И несли нас через реки и горы, через моря и долины, чтобы разомкнуть объятия и бережно опустить только на цветущий луг за райскими вратами...
Но однажды в рассветных сумерках на пустую койку сгрузили с каталки новенькую. Ее намерения расквитаться с жизнью не походили на шутку. По донесению разведки в лице той же Арины Родионовны:
- Сто таблеток люминала плюс вены на руках и горле.
- Допек же какой-то подлец, - сочувственно шушукалась палата, но расспрашивать, несмотря на жгучий интерес, не решалась.
А она лежала, восковая, не открывая глаз, не шевелясь, сутки, другие, третьи. И как-то сами собой прекратились ночные концерты. Было неловко, точно горевать об обугленном пироге при погорельце. Ситуация не изменилась и после того, как убрали капельницу и перестали намокать бинты.
Но накануне своей выписки, прикурив в больничном сортире от ее «Беломора», я не выдержала и выдохнула вместе с дымом вопрос «из-за чего?». Она мастерским щелчком выбила из патрона в унитаз зашипевший табак, сдернула слив. А когда стихло урчание воды, сказала:
- А надоело... так. Без любви…
