Все
Отредактировано:16.06.12 13:53
Волки и овцы. Издатели и писатели ( окончание)
Большинство авторов конечно же догадываются о том, что их нещадно обувают (или правильнее сказать — «разувают»? — с этой воровской феней сплошные непонятки). Все-таки писатели не такие простофили, как мерещится их работодателям. Все-таки и словарный запас у них, даже у самых убогих, побогаче, и воображение поигривее. Но свои догадки держат при себе, поскольку существа они зависимые и бесправные, а если и бунтуют — то очень метафорично.
На одну книжную ярмарку крупное издательство выписало для близкого братания с народом и раздачи автографов сочинителя нескончаемой саги о терминаторе отечественного разлива. То ли из архангельского, то ли из другого такого же края, где из-за обилия зон и сурового климата жизнь сама нерестится крутыми сюжетами — знай записывай, не ленись. Архангелец не ленился и, если не касаться художественного уровня его произведений, принадлежал и принадлежит к лидерам бульварных продаж. Правда, не очень понятно, откуда бы взялась пусть на барахолке, но все-таки книжной, его читательская аудитория, но это уже вопрос личного мироощущения издателей: такими мы им кажемся из их пентхаузов — все черненькие, все прыгаем. В общем, в назначенный срок сочинитель прибыл в столицу, и при виде его встречающая сторона на секунду смутилась — одет архангелец был в такую ветошь, словно проделал весь путь не в эконом-классе воздушного лайнера, а в рыбацком обозе, как прославленный земляк.
Далее последовала сцена с переодеванием, без которой не обходится ни одна киноистория о неравной любви: она возникает из глубины примерочной кабины, он бросает поверх ноутбука рассеянный взгляд, сначала не узнает, потом узнает, она смущенно улыбается, и, взявшись за руки, они убегают босиком по весенним лужам, а вслед им тяжело смотрит коммерческий директор осиротевшей корпорации… Архангельца упаковали от шнурков до стрижки не хуже любой киногероини: Гуччи, Хьюго Босс, Жак Дессанж и все в таком роде. Но вместо того чтобы расслабиться и получать удовольствие, сочинитель, видимо, сравнивая потраченные суммы с собственным гонораром, с каждой обновкой все крепче мрачнел и задумывался.
Доставленный на ярмарку, переодетый писатель отпросился в туалет — и пропал. Его отыскали на задах выставочного павильона в компании грузчиков. Они уже пели. Встречу с читателем перенесли на завтра. Но кто остановит русского человека, когда у него горят трубы и уязвлена душа? Через три дня архангельца, так и не пообщавшегося с поклонниками, отправили на малую родину. Эксклюзивные шмотки на нем выглядели не презентабельнее, чем китайский пуховик после кипячения.
Такая вот гоголевская шинель. Нетрудно представить, какой кровавый след стелется по сырой траве, когда от издательских офисов отползают не боевики от литературы в природных бронежилетах, а еще не канонизированные классики с нетленкой под мышкой. Те, которые не насылают на обидчиков адвоката или налоговую полицию, но садятся на ступеньки царскосельского вокзала и тихо умирают от сердечного приступа.
С одной стороны, мне их жаль как самое себя. С другой — так и должно быть. Издательства сегодня — частные коммерческие предприятия, созданные для обогащения их владельцев, а не русской литературы. Никто из них не клялся сеять разумное, доброе, вечное ни на Воробьевых горах, ни на Конституции. Чем выгодно торговать, тем и торгуют: дешевыми продуктами массового спроса и великими покойниками с просроченными наследственными правами. Кстати, их предшественники поступали точно так же. Первое Собрание сочинений Александра Пушкина (после посмертного 1837 года) вышло в свет ровнехонько через полвека после гибели поэта, едва его наследники лишились своего законного процента от прибыли.
Требовать от издательств отказаться от сверхдоходов ради возни с малопроизводительными, но глубоко талантливыми авторами не менее странно, чем предложить нефтяной компании во имя экологии вместо бензина продавать саженцы. С какой стати, когда есть учреждения, специально созданные для того, чтобы заботиться и о здоровье нации, и о ее языкотворцах? Например, государство.
Но государство - тоже коммерческое предприятие, да еще и с ограниченным сроком владения и ответственности. И что же получается? Получается, что русская литература обречена, поскольку никому она, родная, кроме беспомощного читателя, не нужна; что нет у нее ни настоящего, ни будущего? Напротив. Мой личный прогноз оптимистичен, словно предвыборная программа. Я думаю, что алмазный фонд отечественной словесности начнет пополняться за счет состоятельных сословий, когда вместе с ними и внутри них появится устойчивая генерация молодых людей, которым благодаря налаженному фамильному бизнесу или, на худой конец, полотняному заводику, полученному в приданое, будет позволено вести независимое праздное существование. Когда-то в нашей литературе такое уже было — и результат до сих пор впечатляет.Жаль только жить в эту пору прекрасную....
