Забрели поглубже, и только Клёпа начала пилить, дядя Гоша крикнул: «Шухер!». Мы отбежали чуток от спиленных веток и полезли прятаться на деревья. Я с путаной и бензопилой на одно, дядя Гоша на соседнее. Тут я увидел, что к месту пиления подбежал человек и в руках у него отнюдь не собственный хуй, а натурально берданка. Барсук (а это оказался он) приседал и заглядывал между рядами, собираясь шмальнуть. Он долго бегал кругами, а потом, видно, затаился. Притихли и мы.
Так мы просидели неподвижно минут двадцать, и мне такие птичьи посиделки порядком остопиздели. Чуть выше спиной ко мне на ветке нахохлилась гигантской недоёбанной синичкой Клёпа, в обнимку с пилой, и я подумал, что хорошо бы ей присунуть. Клёпе, в смысле. Я до этого, честно говоря, по шелковицам особо не ебался. Так – прислонял любительниц флоры к абрикосе там и или черешне, было дело, но на ветки никого не затаскивал: жучков всяких на яйцах не люблю, да и наебнуца можно.
– Давай, – шепчу, – в Тарзана поиграем, – протянул руку к белеющей в листве жопе и начал легонько её поглаживать.
– Совсем ахуел что ли? – напуганная Клёпа только ёрзаньем по ветке и смогла запротестовать: руки-то бензопилой заняты.
– Тихо ты, не дёргайся, – я задрал платьице и принялся мять беззащитную пизду. Птичка моя продажная от такого экстрима неожиданно возбудилась и придвинулась ближе. Я надел гандон, подтянулся выше и потихоньку начал ебать сзади свою нихуя не прекрасную Джейн. Через минут десять минут от такой гимнастики шелковица предательски тряслась, и с соседнего дерева змеем шипел дядя Гоша: «Тише, тише, суки!»
И вдруг в самый разгар птицеебли рядом с нами прогремел выстрел:
– Дадащь, блять! – я чуть не обосрался от неожиданности.
– А ну, слазь, давай! – смотрю, ФэФэ с ружьём из сумрака вынырнул, под деревом стоит и нос свой сизый, как залупа бородатой свиньи, не в свое дело суёт. – Вы кто?
– Шелкопряды, бля. Не видно что ли?
– Ох, ёбтвою, а чё вы здесь делаете? – причудливую фигуру из меня, Клёпы и бензопилы разглядел.
– Размножаемся. Иди, не мешай.
Барсук ни ахуеть, ни возмутиться не успел: ловкий, как каратист Лев Дуров в фильме «Не бойся, я с тобой», дядя Гоша бесшумно подкрался сзади и как переибал с оттяжечкой дубиной по хребту:
– Ннннааа, сссссука! Получай, хуй барсучий!
Барсук рухнул на землю, и я подумал, что добряк Дуров такой неспортивный метод нихуя бы не одобрил. Проткнул бы пальцем Барсука и пиздец. Мы спустились с дерева и ударили по съебатору в разные стороны. С дядей Гошей, сжимающим обеими руками трофейное ружьё, мы встретились возле дачи. А Клёпа, сучка, так и потерялась со своей пилой, до конца не отработав.
Утром, похмеляясь пивком, дядя Гоша, внезапно охладевший к шелкопрядам, и, строя охотничьи планы, спросил:
– Лёх, а ты не знаешь, откуда у нас рассол прокисший взялся? Ночью выпил, до сих пор во рту привкус неприятный.
– Не, не знаю, – спиздел я и отвернулся в окно, чтоб не было видно мою лыбящуюся харю.
А оставшихся голодными шелкопрядов через неделю пьяный в гавнидло дядя Гоша сварил и сожрал под пивко, вместо креветок. Рассказывал потом, что вкусные они, особенно с чесночком...
