* О л я *, 64 - 15 октября 2015 21:50

Гордись моим сломанным сердцем, сломавший его,
Гордись моей болью, неведомой мне до того,

Гордись моей ночью, чью тьму погасил ты луной,
Смиреньем моим перед страстью твоей, но не мной,

Не полною чашей девичьих страданий и слез,
Которой ты мог бы хвалиться, хмельной, как Христос,

Раскрыв мне манящие новым мученьем объятия.
Смотри! Я краду у тебя распятье!

Эмили Дикенсон

Эмили Дикинсон часто писала нарочно плохо. Она
действительно не искала вашего или моего одобрения, одобрения людей, не
способных отделить второстепенного от главного. Она подчеркнуто отстранилась
от наших человеческих, человеческих, человеческих суждений и пересудов. Как
мы видели, она обожглась, если не сгорела, на слишком человеческом в
семейных взаимоотношениях. Затем она была оставлена -- "предана", как она
сама называет это -- человеком (а я предпочитаю думать, последовательно
целым рядом людей), которого она любила больше всего. Она закрылась от нас
-- в своем доме; и даже в своем доме она закрылась: несколько старых друзей
должны были разговаривать с ней через полуоткрытую дверь. Ее взгляд на людей
становился все более и более абстрактным. Она не отвергла нас окончательно,
но ей все больше нравилась мысль, что наша ценность значительно повышается,
когда мы умираем. Ей хватило смелости взглянуть в лицо тому факту, что,
возможно, нет никакой другой жизни: в стихотворении "Their Height in Heaven
Comforts Not" она признает, что все это лишь "дом предположений... на
границе полей возможного". Но только такая компания необремененных ничем
земным могла бы понять, о чем она говорит. Всех остальных Эмили постаралась
одурачить. В стихотворении, которое начинается со слов "Труд, сделанный для
Вечности, для главной части Времени", речь в первую очередь все-таки не о
книгах, которые продаются в магазинах.
Торнтон Уайлдер