Он же:
Но, прежде чем уйти
Мы подождем,
Твой ангел должен быть
С минуты на минуту,
Нельзя спускать на нет,
Не оценив всей силы
Сотворившего закон.
Твои молитвы с силой веры
Долетели до его порога,
Достигнув сих пределов
Еще до тех мгновений,
Когда ты только рот открыл,
Он знает обо всем,
Что будет и что было,
Из-за того,
Что в Его мыслях
Прежде все произошло.
Ах, вот он, легок на помине,
Смотри поэт, к тебе пришел
Сам Михаил
И воинство свое привел с Собой.
Как странен для меня
И непонятен этот миг
Какой-то грешник
Ценен Вседержителю миров,
Мне не понятна
Эта черточка характера Его,
Не видел что-то я такой приметы
В те дни, когда был приближен.
Скажите кто-нибудь,
Что, разве нет Ему
Других забот,
Как только отнимать
Из рук моих бесплодный прах,
Ведь сам поэт хотел познать
Имеет ль бездна брод
И что в ней есть,
Огонь или любовь.
Он сам хотел!
Он сам!
Он!
Сам!
Архистратиг спросил его:
Скажи-ка Люцифер,
О чем ты думал
Все последние века?
Ведь ты же знал,
Любовь Господня велика.
Скажи мне, смог бы Господь Бог
Создать тот камень,
Что поднять не смог.
Коль не любил бы малых сил,
Отдал бы Сына Он за них?
Дьявол пал перед Михаилом на колени, как будто прирос к мерзлому асфальту. Плащ и одежды превратились в лохмотья. Пестрые перья, черные и белые, выпали из его крыльев. Худые, облезлые из подобья свисали с его плеч и кожистая перепонка напоминала разорванный флаг взбунтовавшихся войск. Пар шел у него изо рта. А все тело горело, раскаляемое жаром тысяч доменных печей и опять же слезы, истекавшие из его глаз, не достигнув скул и подбородка, превращались в ледяные дорожки.
Он был сломлен. Так же, как это происходило в другие времена. И только мысль о мести теплилась в нем, последние усилие к жизни, к сопротивлению.
Архангел Михаил смотрел в его глаза
И в них читалась какая – то холодная,
Чужая страсть.
Поэт, - сказал Салафиил,
Ты больше не имеешь сил,
Все стало так, как ты хотел,
Пора тебе уйти
В другой предел,
Твой персонаж,
Ты помнишь?
Первый сын Адама,
Теперь он проводник тебе
И ты идешь домой,
В тот дом,
Где проживает твое сердце
И бережет тебя
От многих бед.
Теперь ты дома,
Вот тебе ответ.
Ответ таков:
Во многом сам ты философ,
Ты понимаешь – главное любовь,
Она имеет в своем теле
Такие грани:
Для человека она в подобных,
Для Бога в послушании людей
И их любви к друг другу,
И это заставляет
Двигаться галактику по кругу.
Ну а теперь дитя вернись
К своему другу,
Иди скорей,
Она давно уж тебя ждет…
При его рассказе она видела, как его взгляд изменялся – то был абсолютно пустым и мертвым, то огненным, яростным, почти буйным, то источал неестественный покой. Как будто вместо него говорили его персонажи.
Несмотря на то, что он диктовал шепотом, вернее голосом, слышимым только ей, он изменялся синхронно взгляду и мимике. Когда он говорил от своего лица, голос его был тихим и спокойным, как всегда. Когда говорил от лица падшего ангела, голос становился под стать: лживым, яростным, сумасшедшим, а когда говорил, так сказать, от лица небесного воинства – его голос источал покой, покой радости, несмотря на то, что эти речи несли в себе некоторые, явно боевые, ноты.
Параллельно она обдумывала его первые слова, обрисовавшие его разногласия с ней и ссору. И, наконец, она взорвалась по окончании повествования: одернув его, она сказала:
- Ты сумасшедший! Ты чудовище! Тебя запереть надо! Ты прав, ты – нищий! Ну чего ты добился, чего? Пол жизни прожито, а детей у тебя нет, заработка нет, живешь как книжный червь в библиотеке и гордишься этим. А я так не хочу! Ясно тебе? Не хочу. Я думала, ты умный, а ты просто сумасшедший. И ладно, если бы ты был богат и эти твои поэмы были праздной прихотью, когда все размерено и старость обеспечена. Но нет! У тебя все не как у других. Вокруг так много по-настоящему умных, оборотливых мужиков, а я выбрала тебя. Думала, ты образумишься, найдешь выгодное дело. Но нет, все тщетно! Все зря! Раз тебе так хочется, живи своими этими теориями, книгами или чем ты там собрался существовать. И вообще, пошел ты к черту!
В нее как будто бес вселился. И тут он понял, что это и есть месть Сатаны. Не убийство, не смерть, а именно раскол.
Несмотря на то, что речь была бешено страстной, этого никто не услышал. У нее, наверно, голос от волненья сел. И в конце концов , этот шепот был предназначен только одному человеку. По ее лицу бежали крупные слезы, похожие на россыпи алмазов. В ее глазах читалось разочарование.
Действительно, леди никогда не видела, как господин поэт сочиняет свои стихи. И для нее было очень непонятно, как он, словно по написанному, как будто считывает эту главу своей истории. И ей, действительно, был непонятен этот отсутствующий взгляд.
Она быстро встала со скамейки и, как испуганная лань, отпрыгнула в сторону.
Встав со своего места, он пошел к дороге и, не следя за машинами, перешел улицу в направлении книжного магазина. На середине проезжей части остановился, задрав голову вверх, откинул от горла шарф и стал хватать ртом воздух.
В эту минуту автомобиль двигался на большой скорости от площади Металлистов взвизгнул тормозами и, подбросив пешехода вверх, сделал пируэт на ледяной дороге.
Люди, спешившие домой или на работу, или по еще каким-то своим делам, вдруг забыли свои заботы и столпились около места происшествия, остолбенев от шока. (Хотя многие из вас уже не верят в человечность этого поколения и уверены в том, что они остановились руководимые животным инстинктом – видом крови). Более живые и сознательные из них вызвали соотве
