[SIZE=+1]Еще раз про любовь[/SIZE]
О любви немало песен сложено. Она не вздохи на скамейке и не прогулки при Луне. Она нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь. Она не картошка, это проверено веками горького и сладкого человеческого опыта. У нее, как у пташки, крылья, ее нельзя никак поймать. А поймаешь - берегись. Она повсюду, где гнездится человек.
Любовь бывает разная. И разные бывают любви. Бывает любовь прекрасная и бескорыстная, возвышающая душу и высвобождающая небывалые, запертые на семь замков возможности человеческого духа. Бывает любовь слепая, глухая, парализующая волю. Любовь бывает зла, да еще как. Бывает она облой, огромной, стозевной и Слиской. Всякими бывают любви и Любови.
Есть и еще особый род любви.
Любовь вообще иррациональна, иначе она никакая не любовь, а лишь холодный расчет. Но эта иррациональна как-то особенно. Я имею в виду любовь общественности к родному государству.
Любовь к государству - кормильцу, поильцу, радетелю и заступнику - можно было бы трактовать как любовь сыновне-дочернюю, если бы в проявлениях этой любви не было столь хорошо заметной эротической составляющей. Ведь что наша общественность особенно горячо и трепетно любит в родном государстве? Особенно горячо и трепетно любит она самое в нем сакральное, самое срамное, сулящее ужас и восторг. Она любит его органы. Ну да, те самые органы, о которых вы и подумали, - органы государственной безопасности.
Любовь безрассудна, а поэтому что нам за дело до того, что мы знаем об этих самых органах. Что нам за дело до того, что эти органы во все времена были концентрированным средоточием всего самого подлого и жестокого, что только можно было набрать по сусекам необъятной нашей Родины. Ну и что? "А он мне нравится, нравится, нравится, и для меня на свете парня лучше нет", - как пела, по другому, впрочем, поводу, певица Анна Герман.
Когда органы, как это и полагается органам, были скрыты от нескромных взоров граждан, то и любовь к ним была потаенной и застенчивой. Теперь органы обнажились во всем своем великолепии, с непринужденностью взяли на себя функции всех прочих уставших членов, и любовь к любимым органам приняла поистине оргиастический характер.
Влюбленному свойственно иногда настолько отождествляться с объектом своего обожания, что он старается угадывать его мысли и присваивать их себе. Он начинает бредить от его имени. Когда я где-нибудь слышу или читаю что-то такое вроде "мы не должны позволить, чтобы Косово..." или "а здорово мы все-таки отделали Кондолизу", я все время думаю: что же мне это так мучительно напоминает? Нет, это, пожалуй, не чеховская Душечка с ее "мы с Ванечкой", это что-то другое. Потом я понял. Это же типичный разговор в людской. "А мы на зиму, как всегда, перебираемся в Париж". "Мы вчерась давали ужин на двести персон, во как!". "К нам, промежду прочим, и великие князья захаживают". "Мы, уж извиняйте, нашу барышню за кого попало не отдадим".
И такая бывает любовь.
Любовь к власти редко носит индивидуальный характер. Любовь к вождям слабо мыслима в одиночестве, в ночной тиши. Индивидуальная любовь такого рода чревата, как правило, клиническими последствиями - недаром во все советские времена психиатрические заведения кишели сменяющими друг друга невестами Ленина, Сталина, Брежнева и других ответственных товарищей. Нет, любовь к власти должна быть коллективной. Ибо такая любовь свойственна не столько физическим лицам, сколько коммунальным телам.
В абсолютно карикатурной, а потому и в особенно наглядной форме таковая любовь выглядит в исполнении дураковатой шпаны под названием "Наши". Их любовь принимает форму театрализованной групповухи, довольно неряшливая режиссура которой легко компенсируется массовостью. Кое-кто из скептиков (а такие, готовые цинично обсмеять все самое святое, еще, увы, не перевелись в нашем устремленном в будущее обществе) утверждает, что любовь этих "беспокойных сердец", на скорую руку выращенных на живописных берегах Селигера, не вполне бескорыстна. Вот уж чего нет, того нет! Какая корысть, подумайте сами. Помните анекдот: "Нюрк, ты как даешь, по любви или за деньги?" - "Да конечно по любви, разве ж три рубля это деньги?"
Так что по любви, по любви, не сомневайтесь, маловеры!
Что можно сказать влюбленному без памяти? Ничего ему не скажешь. Можно за него порадоваться. Можно над ним пошутить. Можно позавидовать. Можно подбодрить цитаткой "люби, люби, пока любить ты рад". Можно изумиться его выбору. А можно за него и потревожиться: влюбленный ведь, покуда он влюблен, начисто забывает о том, что подстерегает его на расстоянии всего лишь одного шага от его великой любви.
Лев Рубинштейн
